Неточные совпадения
— Здесь лошадь Ma-к… Мак… никогда не могу выговорить это
имя, — сказал Англичанин через плечо, указывая
большим,
с грязным ногтем пальцем на денник Гладиатора.
Ее сестра звалась Татьяна…
Впервые
именем таким
Страницы нежные романа
Мы своевольно освятим.
И что ж? оно приятно, звучно;
Но
с ним, я знаю, неразлучно
Воспоминанье старины
Иль девичьей! Мы все должны
Признаться: вкусу очень мало
У нас и в наших
именах(Не говорим уж о стихах);
Нам просвещенье не пристало,
И нам досталось от него
Жеманство, —
больше ничего.
Никогда еще
большой корабль не подходил к этому берегу; у корабля были те самые паруса,
имя которых звучало как издевательство; теперь они ясно и неопровержимо пылали
с невинностью факта, опровергающего все законы бытия и здравого смысла.
Пока ее не было, ее
имя перелетало среди людей
с нервной и угрюмой тревогой,
с злобным испугом.
Больше говорили мужчины; сдавленно, змеиным шипением всхлипывали остолбеневшие женщины, но если уж которая начинала трещать — яд забирался в голову. Как только появилась Ассоль, все смолкли, все со страхом отошли от нее, и она осталась одна средь пустоты знойного песка, растерянная, пристыженная, счастливая,
с лицом не менее алым, чем ее чудо, беспомощно протянув руки к высокому кораблю.
— Рабочими руководит некто Марат, его настоящее
имя — Лев Никифоров, он беглый
с каторги, личность невероятной энергии, характер диктатора; на щеке и на шее у него
большое родимое пятно. Вчера, на одном конспиративном собрании, я слышал его — говорит великолепно.
— И потом еще картина: сверху простерты две узловатые руки зеленого цвета
с красными ногтями, на одной — шесть пальцев, на другой — семь. Внизу пред ними, на коленях, маленький человечек снял
с плеч своих огромную,
больше его тела, двуличную голову и тонкими, длинными ручками подает ее этим тринадцати пальцам. Художник объяснил, что картина названа: «В руки твои предаю дух мой». А руки принадлежат дьяволу,
имя ему Разум, и это он убил бога.
Ничего
больше не вышло наружу, и в таком виде известие проникло темными слухами и в газеты, без собственных
имен,
с начальными лишь буквами фамилий.
И она полетела к Катерине Николаевне. Мы же
с Альфонсинкой пустились к Ламберту. Я погонял извозчика и на лету продолжал расспрашивать Альфонсинку, но Альфонсинка
больше отделывалась восклицаниями, а наконец и слезами. Но нас всех хранил Бог и уберег, когда все уже висело на ниточке. Мы не проехали еще и четверти дороги, как вдруг я услышал за собой крик: меня звали по
имени. Я оглянулся — нас на извозчике догонял Тришатов.
О Якутске собственно я знал только, да и вы, вероятно, не
больше знаете, что он главный город области этого
имени, лежит под 62˚
с‹еверной› широты, производит торг пушными товарами и что, как я узнал теперь, в нем нет… гостиницы. Я даже забыл, а может быть и не знал никогда, что в нем всего две тысячи семьсот жителей.
Английские губернаторы, сменившие голландских, окруженные
большим блеском и более богатыми средствами, обнаружили и более влияния на дикие племена, вступили в деятельные сношения
с кафрами и, то переговорами, то оружием, вытеснили их из пределов колонии. По окончании неприязненных действий
с дикими в 1819 г. англичане присоединили к колонии значительную часть земли, которая составляет теперь одну из лучших ее провинций под
именем Альбани.
К нам приехал чиновник, негр, в форменном фраке,
с галунами. Он, по обыкновению, осведомился о здоровье людей, потом об
имени судна, о числе людей, о цели путешествия и все это тщательно, но
с большим трудом,
с гримасами, записал в тетрадь. Я стоял подле него и смотрел, как он выводил каракули. Нелегко далась ему грамота.
Нашим мелким судам трудно входить сюда, а фрегату невозможно, разве
с помощью сильного парохода. Фрегат сидит 23 фута; фарватер Янсекияна и впадающей в него реки Вусун, на которой лежит Шанхай, имеет самую
большую глубину 24 фута, и притом он чрезвычайно узок. Недалеко оставалось до Woosung (Вусуна), местечка при впадении речки того же
имени в Янсекиян.
Затем следовали
имена понятых, подписи и затем заключение врача, из которого видно было, что найденные при вскрытии и записанные в протокол изменения в желудке и отчасти в кишках и почках дают право заключить
с большой степенью вероятности, что смерть Смелькова последовала от отравления ядом, попавшим ему в желудок вместе
с вином.
Имя Надежды Васильевны
больше не произносилось в бахаревском доме, точно оно могло внести
с собой какую-то заразу.
Обогнув гору Даютай, Алчан, как уже выше было сказано, входит в старое русло Бикина и по пути принимает в себя
с правой стороны еще три обильных водой притока: Ольду (по-китайски Култухе), Таудахе [Да-ю-тай —
большая старинная башня.] и Малую Лултухе. Алчан впадает в Бикин в 10 км к югу от станции железной дороги того же
имени. Долина его издавна славится как хорошее охотничье угодье и как место женьшеневого промысла.
В нескольких верстах от моей деревни находится
большое село Шумихино,
с каменною церковью, воздвигнутой во
имя преподобных Козьмы и Дамиана.
Ася (собственное
имя ее было Анна, но Гагин называл ее Асей, и уж вы позвольте мне ее так называть) — Ася отправилась в дом и скоро вернулась вместе
с хозяйкой. Они вдвоем несли
большой поднос
с горшком молока, тарелками, ложками, сахаром, ягодами, хлебом. Мы уселись и принялись за ужин. Ася сняла шляпу; ее черные волосы, остриженные и причесанные, как у мальчика, падали крупными завитками на шею и уши. Сначала она дичилась меня; но Гагин сказал ей...
Так чиновник
с большим наслаждением читает адрес-календарь по нескольку раз в день, не для каких-нибудь дипломатических затей, но его тешит до крайности печатная роспись
имен.
В городе Дубно нашей губернии был убит уездный судья. Это был поляк, принявший православие, человек от природы желчный и злой. Положение меж двух огней озлобило его еще
больше, и его
имя приобрело мрачную известность. Однажды, когда он возвращался из суда, поляк Бобрик окликнул его сзади. Судья оглянулся, и в то же мгновение Бобрик свалил его ударом палки
с наконечником в виде топорика.
Между тем
имя М.
С. Корсакова носят на Сахалине селение и
большой пост не за какие-либо особенные заслуги или жертвы, а только потому, что он был генерал-губернатором и мог нагнать страху.]
В тех местах, где я обыкновенно охотился, то есть около рек Бугуруслана,
Большой Савруши, Боклы и Насягая, или Мочегая (последнее
имя более употребительно между простонародными туземцами), кулик-сорока гнезд не вьет и детей не выводит, но около рек
Большого Кинеля и Демы я нахаживал сорок
с молодыми, и тогда они хотя не очень горячо, но вились надо мной и собакой; вероятно, от гнезд
с яйцами вьются они горячее.
Есть особой породы гусь, называемый казарка; он гораздо меньше обыкновенного дикого гуся, носик у него маленький, по сторонам которого находятся два копьеобразные пятнышка, а перья почти черные. В некоторых южных уездах Оренбургской губернии охотники встречают их часто во время пролета и даже бьют; мне же не удалось и видеть. В
большое недоумение приводило меня всегда их
имя, совпадающее
с именем козар.
На одном из поворотов молодые люди остановились. Они поднялись уже довольно высоко, и в узкое окно, вместе
с более свежим воздухом, проникла более чистая, хотя и рассеянная струйка света. Под ней на стене, довольно гладкой в этом месте, роились какие-то надписи. Это были по
большей части
имена посетителей.
Кроме Белоконской и «старичка сановника», в самом деле важного лица, кроме его супруги, тут был, во-первых, один очень солидный военный генерал, барон или граф,
с немецким
именем, — человек чрезвычайной молчаливости,
с репутацией удивительного знания правительственных дел и чуть ли даже не
с репутацией учености, — один из тех олимпийцев-администраторов, которые знают всё, «кроме разве самой России», человек, говорящий в пять лет по одному «замечательному по глубине своей» изречению, но, впрочем, такому, которое непременно входит в поговорку и о котором узнается даже в самом чрезвычайном кругу; один из тех начальствующих чиновников, которые обыкновенно после чрезвычайно продолжительной (даже до странности) службы, умирают в
больших чинах, на прекрасных местах и
с большими деньгами, хотя и без
больших подвигов и даже
с некоторою враждебностью к подвигам.
Кажется, им
больше не о чем было разговаривать. Мадам Барсукова вынесла вексельную бумагу, где она
с трудом написала свое
имя, отчество и фамилию. Вексель, конечно, был фантастический, но есть связь, спайка, каторжная совесть. В таких делах не обманывают. Иначе грозит смерть. Все равно: в остроге, на улице или в публичном доме.
«Да правда ли, говорит, сударь… — называет там его по
имени, — что вы его не убили, а сам он убился?» — «Да, говорит, друг любезный, потяну ли я тебя в этакую уголовщину; только и всего, говорит, что боюсь прижимки от полиции; но, чтобы тоже, говорит, у вас и в селе-то между причетниками
большой болтовни не было, я, говорит, велю к тебе в дом принести покойника, а ты, говорит, поутру его вынесешь в церковь пораньше, отслужишь обедню и похоронишь!» Понравилось это мнение священнику: деньгами-то
с дьячками ему не хотелось, знаете, делиться.
Бывали случаи, когда Анна Андреевна тосковала до изнеможения, плакала, называла при мне Наташу самыми милыми
именами, горько жаловалась на Николая Сергеича, а при нем начинала намекать,хоть и
с большою осторожностью, на людскую гордость, на жестокосердие, на то, что мы не умеем прощать обид и что бог не простит непрощающих, но дальше этого при нем не высказывалась.
— Подадимте петицию на
имя Евгения Константиныча, — предложил Сарматов. — Выскажемся в ней прямо: что так и так, уважая Платона Васильича и прочее, мы не можем
больше оставаться под его руководством. Тут можно наплести и о преуспеянии заводского дела, и о нравственном авторитете, и о наших благих намерениях. Я даже
с своей стороны предложил бы сформулировать эту петицию в виде ультиматума…
Так случилось и после этого самоубийства. Первым начал Осадчий. Как раз подошло несколько дней праздников подряд, и он в течение их вел в собрании отчаянную игру и страшно много пил. Странно: огромная воля этого
большого, сильного и хищного, как зверь, человека увлекла за собой весь полк в какую-то вертящуюся книзу воронку, и во все время этого стихийного, припадочного кутежа Осадчий
с цинизмом,
с наглым вызовом, точно ища отпора и возражения, поносил скверными словами
имя самоубийцы.
— Рекомендую вам! Иван Семеныч Фурначев, сын статского советника Семена Семеныча Фурначева [60], который, двадцать лет живя
с супругой, не имел детей, покуда наконец, шесть лет тому назад, не догадался съездить на нижегородскую ярмарку. По этому-то самому Иван Семеныч и слывет здесь
больше под
именем антихриста… А что, Иван Семеныч, подсмотрел ты сегодня после обеда, как папка деньги считает?
Но
больше всего было натаскивания и возни
с тонким искусством отдания чести. Учились одновременно и во всех длинных коридорах и в бальном (сборном) зале, где стояли портреты выше человеческого роста императора Николая I и Александра II и были врезаны в мраморные доски золотыми буквами
имена и фамилии юнкеров, окончивших училище
с полными двенадцатью баллами по всем предметам.
В ящике записка на мое
имя: «От благодарных гусляков» и прекрасный фарфоровый чайный сервиз, где, кроме обычной дюжины чашек, две
большие с великолепным рисунком и надписью золотом: «В.А. Гиляровскому от Гуслиц». Другая такая же на
имя жены. Одна именная чашка сохранилась до сих пор.
Прошло несколько лет. Как-то, вернувшись в Москву из поездки на юг, я нашел у себя на квартире забитый
большой ящик, адресованный на мое
имя, со штемпелем «Дулево, фабрика М.
С. Кузнецова».
В тундре были страшные бураны. Только на следующее лето Мельвиль, перезимовавший в Якутске, отправился
с Ниндерманом и Нороссом на поиски и нашел тела товарищей близ той самой землянки, откуда матросы ушли на разведку. Тела были собраны Мельвилем и похоронены на каменном кургане, единственном возвышении в тундре. На кургане был воздвигнут
большой деревянный крест
с именами погибших.
Против Феодосия Гаврилыча сидел и играл
с ним тоже старик, но только иного рода: рябой,
с какими-то рваными ноздрями,
с крашеными, чтобы скрыть седину, густыми волосами,
с выдавшимися скулами и продлинноватыми, очень умными, черными глазами, так что в обществе, вместо настоящей его фамилии — Янгуржеев, он слыл
больше под
именем Калмыка.
Подписанное Егором Егорычем
имя было его масонский псевдоним, который он еще прежде открыл Людмиле. Положив свое послание вместе
с белыми женскими перчатками в
большой непроницаемый конверт, он кликнул своего камердинера. Тот вошел.
Верстах в семнадцати от Нового Багрова принимает он в себя наш Бугуруслан и, усиленный его водами, недалеко от города Бугуруслана соединяется
с Большим Кинелем, теряя в нем знаменательное и звучное свое
имя.
— Мне нет
больше причины скрывать свое
имя. Меня зовут Биче Сениэль. Я пришла к Гезу условиться, где встретиться
с ним относительно выкупа корабля «Бегущая по волнам». Это судно принадлежит моему отцу. Подробности я расскажу после.
Хотя очевидно, что
имя его происходит от
большой головы, но она у него совсем не так велика, а если и кажется
большей величины, чем у других рыб, то единственно оттого, что лоб у головля очень широк и как-то сливается
с его брусковатым станом.
Хотя можно
имя его произвесть от глагола льнуть, потому что линь, покрытый липкою слизью, льнет к рукам, но я решительно полагаю, что названье линя происходит от глагола линять: ибо пойманный линь даже в ведре
с водою или кружке, особенно если ему тесно, сейчас полиняет и по всему его телу пойдут
большие темные пятна, да и вынутый прямо из воды имеет цвет двуличневый линючий.
Около экипажей суматоха была еще безобразнее: испуганные лошади храпели, взвивались на дыбы и не давались зануздывать; колеса сцеплялись
с колесами, и слышался треск ломающихся осей; инженеры выкрикивали по
именам своих кучеров, озлобленно ругавшихся между собою. В общем, получалось впечатление того оглушительного хаоса, который бывает только на
больших ночных пожарах. Кого-то переехали или, может быть, раздавили. Был слышен вопль.
В семье
имя Сони не упоминалось, а слава Бороздиной росла, и росли также слухи, что Давыдов дурно обращается
с ней, чуть ли даже не бьет. Дурные вести получались в труппе, и, наконец, узнали, что Давыдов бросил Бороздину, променяв ее после
большого карточного проигрыша на богатую купчиху, которая заплатила его долги, поставив условием, чтоб он разошелся
с артисткой.
А тут вспомнил я, что наш цирк собирался на весну в Казань, а потом в Нижний на ярмарку, а Казани, после ареста, я боялся
больше всего: допрашивавший меня жандарм
с золотым пенсне,
с черными бровями опять вырос предо мной. Вещей в багаже осталось у меня не богато, бумаг никаких.
Имени моего в цирке не знали: Алексис да Алексис — и только. Поди ищи меня!
«Экой ты какой… ничего
с тобой не сообразишь!» — и, обратясь к Патрикею Семенычу, изволили приказать, чтоб отдать их
именем управителю приказание послать за этого Грайворону в его село на бедных пятьсот рублей, а в церковь, где он крещен, заказать серебряное паникадило в два пуда весу,
с большим яблоком, и чтобы по этому яблоку видная надпись шла, что оно от солдата Петра Грайворона, который до смертного часа не покинул в сечи командира своего князя Льва Протозанова.
Дьяконица передала об этом Ольге Федотовне под
большим секретом и
с полною уверенностью, что та по дружбе своей непременно охотно за это возьмется; но, к удивлению ее, Ольга Федотовна при первом же упоминании
имени Василия Николаевича (так звали богослова) вдруг вся до ушей покрылась густым румянцем и
с негодованием воскликнула...
Над ними хохотали, но они обнаруживали
большую терпеливость и переносили все, лишь бы только иметь право хвастать, что принадлежат к свету. Я слышала от бабушки бездну анекдотов этого рода, в которых
с обстоятельностью упоминались
имена «прибыльщиков», вылезших в дворяне благодаря «компанейству» князей Куракина, Юрия Долгорукого, Сергея Гагарина.
В исторических рассказах о старой Руси встречается немало
имен наших предков, и некоторые из них воспоминаются
с большим одобрением.
— Ипохондрия…
больше ничего, ипохондрия! — сказал Елпидифор Мартыныч, смотря
с чувством на князя. — Ну-с, не извольте хмуриться, все это я сделаю: напишу княгине и устрою, как следует! — заключил он и, приехав домой, не откладывая времени, принялся своим красивым семинарским почерком писать к княгине письмо, которым прямо от
имени князя приглашал ее прибыть в Москву.
И мы дали слово не метать
больше крестиков, и не метали, а рядом
с тем, в следующее же воскресенье, архимандрит по окончании обедни сказал в присутствии Демидова проповедь «о предрассудках и пустосвятстве», где только не называл Демидова по
имени, а перечислял все его ханжеские глупости и даже упомянул о крестиках.
Я сказал это нарочно, ибо знал, что одно упоминовение
имени сестрицы Машеньки выведет сестрицу Дашеньку из себя. И действительно, Дарья Ивановна немедленно понеслась на всех парусах. Уж лучше первого встречного наемника, чем Марью Ивановну. Разбойник
с большой дороги — и у того сердце мягче, добрее, нежели у Марьи Ивановны. Марья Ивановна! да разве не ясно, как дважды два — четыре, что она способна насыпать яду, задушить подушками, зарубить топором!